Ганин Дмитрий

Этот рассказ начинался с подражания Кафке. Я писал его три года, исключительно летними ночами. В итоге настолько проникся злостью и дурным настроением, что концовка рассказа вышла не та, что предполагалась. Пример того, когда герои отказываются подчиняться автору. Так или иначе получилась забавная игра с символами и поиском глубинного смысла.

   Г. вошел в комнату, толкнув дверь ногой. На первый взгляд комната казалась совершенно неуютной и напоминала какое-нибудь помещение для ожидания. Неприятную прохладу внутри подчеркивали высокие стены, выкрашенные в серо-голубой цвет. Треснувшие плинтуса обрамляли пол, покрытый разводами – здесь, видимо, убирали, но недобросовестно. Потолок был посеревшим, грязным, и в центре его на длинном шнуре свисал пустой электрический патрон. Такую безрадостную картину дополняло окно в четверть ширины левой стены и в половину высоты. Оно было без рамы и, наверное, не открывалось. Тусклый, унылый свет проникал в комнату, расползался по ней в поисках чего-нибудь отражающего и, не находя, умирал в углах.
На широком подоконнике, подперев голову рукой, дремал человек. Бородатое его лицо выражало абсолютное равнодушие. Поза, в которой он сидел, была настолько невозможной, что казалось, тот сейчас вздохнет и свалится на пол.
Напротив двери, через которую вошел Г., находилась другая дверь, свежевыкрашенная, без единой царапины и трещинки. Рядом на стуле сидел старичок с бородкой – он держал в руках портфель, прижимая к груди, и барабанил по нему пальцами.
Еще один человек расположился на одном из двух стульев у правой стены. Его полное лицо излучало приветливость, а рыжие волосы пытались сопротивляться теням в углах. На губах его застыла печальная улыбка.
Из предметов мебели, кроме стульев, в левом углу комнаты стоял шаткий столик с вазой ярко-красного цвета. Эту вазу Г. почему-то мгновенно невзлюбил, может быть из-за ее безобразности: ваза не имела геометрической правильной формы и чувствовалась чужой в этом помещении.
Г. закрыл дверь и поздоровался. Рыжий откровенно разглядывал его, улыбаясь. Старик смотрел исподлобья и даже, как будто, со злостью. Человек на подоконнике вообще не заметил вошедшего. Никто не ответил на приветствие. «Тоска тут у них», – подумал Г. и решил в этом месте не задерживаться. В молчании он пересек комнату и остановился перед дверью. На ней не было ручки. Г. беспомощно оглянулся. Присутствующие, кроме дремавшего, внимательно наблюдали за ним. Тогда Г. попытался открыть дверь от себя, толкнув ее рукой. Но дверь даже не шелохнулась. «Заперто», — разочарованно подумал он, однако никаких замков и запирающих механизмов на первый взгляд не обнаружил.
Что-то оригинальное случилось с ним, наверное, впервые. Да, он чувствовал, что кто-то ранее учинял ему всевозможные препятствия и преграды, но запертая дверь была в новинку. «Безобразие!» – мысленно ругнулся Г., но до поры до времени не стал расстраиваться. Он отошел от двери на несколько шагов и, повернувшись к старичку, спросил:
— Простите, вы тоже Туда?
Старик вдруг поперхнулся, словно не ожидал, закашлялся; сквозь хрипение Г. расслышал, что «туда» нужно всем.
— А как же открыть дверь? – Г. мог предположить, что старик имеет полезную информацию, будучи, например, ключником или привратником. Что, впрочем, маловероятно. Тем более тот отверг его домыслы, заявив, что он не справочное бюро, и уставился в стену. Г. внимательно посмотрел на него: нет, не хороший это человек, слишком густые брови, тонкие злые губы, нос крючком. Злобный грубый старикашка – понял Г.
В это время рыжий, молчавший все время, воскликнул, театрально прижимая руки к груди:
— Не слушайте вы деда! Дверь несомненно заперта, но если для него она заперта насовсем, то для вас она, может, временно закрыта. Это, знаете, как обеденный перерыв.
Г. повернулся к рыжему и хотел, что-то спросить, но тот перебил его:
— Вы присаживайтесь, — он подтолкнул стул, — позвольте представиться, хоть и необычно, я – Вольный Поэт. Слово Вольный – это моя фамилия, но, добавив к ней мое призвание, словосочетание приобретает патетичный смысл, согласитесь.
«По-моему, ты вольный болтун», — подумал Г., пожимая рыжему руку. Поэт немного помолчал, потом сказал:
— Логично заявить, что, если имеется Дверь, значит, за ней находится Нечто, в частности Выход…
— Но, может, за дверью стена, — мрачно пошутил Г.
— Верно, но наличие Нечто и подразумевает что-то по ту сторону, хотя бы и стену – сомневаюсь только, что найдется дурак, поставивший Дверь перед стеной. Во всяком случае, стена могла бы символизировать тупик – дверь подчеркивает здесь факт. Следите за моими рассуждениями. Представьте, что за Дверью еще одна Дверь. Что это может означать?
— Металлоискатель? – неудачно пошутил Г.
Рыжий не заметил, продолжал:
— Это означает важность, секрет за семью печатями, а также и Очищение. В итоге, за Дверью не может быть Ничто, только Нечто. Игра слов, подчеркивающая мысль. Ничто превращается в Нечто.
Г. еще больше подивился болтливости соседа и поинтересовался:
— А вот вам не кажется, что мир без дверей был бы лучше?
— Не знаю, — рыжий вдруг погрустнел, — может и лучше. Во всяком случае, это был бы другой мир. Нам не дано это познать. Даже в нашем подсознании есть дверка в чуланчик, сами знаете… А отсутствие дверей свело бы понятие «по ту сторону» – я, конечно, говорю это в широком смысле…
— А как ваша философия соприкасается с конкретной дверью? – Г. кивнул в сторону запертой двери.
Поэт открыл рот, но старичок опередил его:
— Он даже не пытался ее открыть – по его убеждениям двери не могут быть запертыми; теперь он боится проверить теорию на практике.
Рыжий надулся, как ребенок, но спохватился и сделал гордое лицо.
— Обыватель, — презрительно прошипел он и добавил: — ты здесь навечно!
Старичок глазом не моргнул:
— Сынок, — почти нежно обратился он к Поэту, но по ходу обращения в голосе его появлялись грозные нотки, — таких как ты, мы гоняли по углам, но вы не хотели этому верить и называли себя эскейпистами и нонконформистами. Ты видишь Стены, а это лишь стены; ты смотришь на Стул, а это всего лишь стул. Дверь можно написать с большой буквы, но ничего не изменится, она не станет Дверью. Поверь мне и не будь ослом в обоих написаниях, хотя ты можешь также осознавать себя Ослом с большой буквы.
— Проклятый гипербореец! – вскричал рыжий и повернулся к Г. в поисках поддержки.
Но тут от шума проснулся человек на подоконнике. Он уселся ровнее и почесал бороду.
— Как дети малые, поспать не дают! – буркнул он. Затем достал откуда-то трубку и стал набивать ее табаком, вынимая его щепотками из кармана.
— У нас не курят, — не удержался старичок, похоже бородач впервые заговорил с присутствующими. Но бородач не удостоил вниманием старичка.
Вольный Поэт сидел, задумавшись, а потом произнес примирительно, ни к кому специально не обращаясь:
— Давайте скрасим наше… хм… ожидание. Поговорим о чем-нибудь… Хотите, я вам свое произведение прочту?
Бородач, не поднимая взора, пробормотал, что это было бы неплохо, если не громко. Он закончил набивать трубку и сунул ее в карман.
Г. тоже поддержал рыжего: Поэт его заинтриговал, хотелось узнать его получше, хотя, скорее всего, он был пустышкой. Но Г. уважал чужие мнения и иногда даже к ним прислушивался. Время задержки было неопределенным, и причины оной были непонятны, так что следовало внимательнее изучить обстановку.
Старичок в согласии кивнул на предложение Поэта, однако ему, видимо, хотелось поиздеваться.
Рыжий закинул ногу на ногу, положил ладонь на колено и, уставившись в пространство, начал рассказывать. Он не читал наизусть, нет, он будто вспоминал события, произошедшие с ним когда-то, и от этого становилось еще интереснее. С интонацией, вдохновенно, словно он сам был там…

Когда Сын Бога в сиянии и славе вознесся на небеса, его встречали херувимы и ангелы. Звучала радостная музыка, пел хор – мелодии недоступные слуху смертных. Ангелы рангом поменьше устроили пиршество в честь вернувшегося: на столе лежали хлеба и фрукты, неземные яства; в зале, где проходило торжество, лучился мягкий исцеляющий свет. Сам Михаил сидел за тем столом и в задумчивости глядел на Него. Какие-то призрачные существа танцевали поодаль, и движения их успокаивали.
«Он вернулся, любимый сын», — пропел хор, все смотрели на Него, и как только он заговорил, наступила тишина: все замолчали, затихла музыка и нахмурился Михаил.
«Мы все ошибались!» – сказал Сын Бога. Немного подождал и продолжил: «Мы не поняли страдание, заложенное в них. Я… был унижен и подвергся пыткам, я познал боль. Я говорил с ними – я увидел боль. Я был среди них – я чувствовал боль. Я думал, что уничтожаю страдание, а оно увеличивалось с каждой минутой моего пребывания там. Разве можно понять, страдая? Да, я говорил, и они слышали меня, но внимали не мне… Не мне! Они прислушивались к своей боли. Зачем все это? Их бытие – бесконечная агония, и я усилил ее. Я дал им надежду на освобождение от боли – соль на свежую рану, так они говорят. Они решили, что я освобожу их… «.
Он опустился на колени и закрыл лицо ладонями – на Его запястьях все узрели жуткие раны. «Я не плакал, когда мне было очень больно, — глухо сказал он, — я ошибался, полагая, что иначе они не поймут. Как же я ошибался!»
Михаил вскочил, и кубок, наполненный янтарным вином, опрокинулся на белую скатерть. «Что говоришь ты, Сын Господа Нашего? Видно разум твой помутился – отдохни, выпей вина из небесных виноградников…»
«Нет, — оборвал тот архангела, — я пришел другим. Ныне смотрю я на мир, на все бытие совсем иначе, чем раньше, и на свое бытие тоже…»
Окружающие в недоумении молчали и переглядывались. Они не могли понять, то ли это ересь, то ли новые истины… Михаил покачал головой…

Бородач уронил трубку, вернее, та вывалилась у него их кармана, так как он опять сидел в своей дикой позе. Он лежал на подоконнике, согнувшись в три раза. В течение повествования казалось, что он дремлет, но его вопрос опроверг это предположение:
— По-моему, вы слишком иронизируете…
Вольный Поэт, которого так неожиданно прервали, ошеломленно посмотрел на бородатого, пытаясь понять, что тот ему сказал, а потом заявил:
— Послушайте, может, вы опытный критик, но я не вижу здесь ни только иронии, но и вообще ни капли смешного и веселого.
Бородач хмыкнул:
— Ирония бывает и грустной, но знаете, смешно будет, когда придет Антагонист…
Рыжий уставился на него:
— Откуда вам известно продолжение? Я нигде это не публиковал, даже толком не записывал…
— Успокойтесь, вы, Человек карандаша и бумаги. Продолжение очевидно. Любой догадается до этого: апокрифические вымыслы – это игра с дьяволом. Конечно же, он тут как тут, да еще при вашем возрасте. Тоска! Самое оригинальное у вас про небесные виноградники, но пахнет мифологией.
Рыжий хотел что-то гневно возразить, но промолчал. Старичок, мечтавший позлословить, то ли был доволен, то ли не смог придумать что-нибудь более язвительнее – он тоже молчал у двери.
Зато Г. сказал, что ему понравилось, хотя окончание он не услышал. Поэт пробормотал, что нужно обратиться к критикам, они, мол, все наперед знают. Похоже каждый собирался замкнуться в себе. Г. это не устраивало. Он обратился к бородатому:
— Вы так сидите… неудобно, по-моему…
Бородач усмехнулся:
— Нормально, мне нравится у окна.
— А что вы скажете про Дверь, какое Ваше мнение? – рискнул Г.
Бородач почесал бороду.
— Мне и здесь хорошо.
В этот вялый диалог встрял старик:
— Вам что – никуда не нужно?
— Я не тороплюсь, — лаконично отвечал вопрошаемый. Не симпатизировал он старичку. Во избежание дальнейших расспросов бородач сел на подоконник, свесив ноги на пол, и потянулся. Г. только теперь смог разглядеть заоконный пейзаж – это была длинная красная кирпичная стена, отстоявшая от окна на полсотни шагов. Г. встал, подошел к окну, желая увидеть, где кончается стена. Но она уходила бесконечно вверх, влево и вправо. Земля между стеной здания, в котором находился Г. и кирпичной стеной была черной и голой, без соринки, травинки, плотная и твердая на вид. Словно асфальт. От большого количества кирпичных прямоугольников у Г. зарябило в глазах, и закружилась голова.
— Вам нравится этот пейзаж? – спросил он у человека на подоконнике.
— А что там такого? – удивился бородач. Вдруг он наклонился к Г. и доверительно прошептал:
— Если долго смотреть на отдельные участки стены, то можно увидеть, как из кирпичей складываются картины, — он посмотрел в окно, — вот, сейчас, например, я вижу пальмы…
Г. отступил от подоконника, хмыкнув: «богатое воображение». Но отчего его самого притягивало заоконное пространство. «Все стены имеют углы» – подумал он.
— Что это вы уставились в окно? – очень грубо нарушил созерцание забеспокоившийся старичок. Г. почувствовал, что старик начинает его раздражать, даже своим присутствием.
— Большая стена, — подтвердил он, всем видом показывая, что не желает комментариев его действий. Затем в задумчивости подошел к двери.
Где-то в глубине рождался страх, боязнь остаться здесь, в унылой безобразной комнате. Опасения переходили в уверенность. Откуда брались такие мысли было непонятно. «Сколько времени я здесь?» Страх шевельнулся, пробежал по груди – щемящее чувство. Он подавил ощущение беспомощности, что потребовало некоторых усилий.
«Ключ, вероятно, в этой проклятой комнате», — кто-то шепнул ему. Интуиция? Ей только и оставалось верить в безвыходной ситуации. Впрочем, выход как раз имелся…
А что за люди здесь собрались? Им также не выйти отсюда. Рыжий поэт предлагает веру и сам же извращает ее в своих творениях. Старик что-то знает (или делает знающий вид), но упрямо ждет, готовый рвануть по первому знаку свыше. Бородатый уверяет, что не собирается уходить. Может, это его способ защиты…
А что думаю я? — размышлял Г., но достойную теорию выдумать не мог, то ли от скудности воображения, то ли от недолгого (пока) пребывания в комнате. — Дверь-то заперта! – громко произнес он, — что же мы будем делать, если открыть ее не удастся?
— К чему такие вопросы? – взвился старичок, с подозрением глядя на Г.- Во-первых, никто не пытается ее открыть, ну, кроме вас, конечно. Во-вторых, она откроется тогда, когда будет нужно. В третьих, перестаньте суетиться.
— Я хочу прояснить ситуацию, – перебил его Г.
— Дверь открыта, друг мой! – Поэт, видимо, шутил. Но Г. захотелось его стукнуть. Старичок скривил лицо и отвернулся. Г. попытался еще раз сочинить свою теорию, опровергающую идею, которая пусть и не была бы истинной, но уничтожала остальные. Но не смог. Он стоял перед материальным препятствием, и никакое абстрактное описание, осмысление этого события не позволяло решить проблему.
— Между прочим, — прогудел бородач, — я как-то читал притчу о страже у ворот, который воспрещал проход в рай. Но оказалось, что пройти было можно и даже нужно, несмотря на запрет…
— У нас наоборот, — сказал Г., — пройти не запрещается, невозможно это сделать.
Бородач крякнул, опуская левую руку на правое колено.
— Вот, помню, в 72-ом, — начал он рассказывать не к месту, — у нас в колхозе мужичок работал…

Нормальный был мужичок, непьющий почти. Но больно невезучий какой-то. Жену схоронил, что болела долго, родителей еще на войне расстреляли. Что он ни делал, все ему выходило боком. Жалели его односельчане: то руку сломает, то паром обожжется. А однажды дом у него сгорел со всем скудным имуществом. Бедняга Павел выбежал на деревенскую площадь и как закричит, уставившись на небо:
— Боже, Боже, зачем Ты преследуешь меня?
Жалобно кричал. А затем убежал куда-то через поле в лес. Искали всем селом. Из центра опер приезжал в помощь. Думали, сгинул Павел. Нет, вернулся, через неделю. Почти без одежды, небритый, понятное дело, но с улыбкой. Странная была эта улыбка. Улыбнулся, сказал: Я ВИДЕЛ! И повалился без сознания. Увезли его в центр, и больше его никто не встречал. Одни говорили, что помер Павел, другие – что он и по сей день в психушке.

-… такая вот история! Да. – Бородач опять вынул трубку и почесал ею затылок.
— К чему это? – спросил поэт.
Бородатый пожал плечами, вернее, попытался в своем положении на подоконнике и сказал:
— Ну, просто… Вот ведь как бывает…

Вдруг старичок вскочил. Широко раскрыв глаза, он смотрел на бородатого и возбужденно прохрипел:
— Я понял! Вы – Хранитель! Это было испытание? Что еще нужно? Я готов, Мастер!
Безумие ворвалось в комнату.
Вольный Поэт, срывая голос на визг, орал, что Бородач – искупитель, что нужно воззвать к Всепрощающим Силам.
Г. растерялся. Подчинившись сумасшествию, он стал считать бородатого человека Кем-то Ответственным. Ясно же, что тот неспроста сидит на окне, склоняет к покорности и рассказ его… Интуиция подсказывала: ключ ко всему (и к Двери) в этом рассказе – слишком странно звучал он в забытой богом комнате. Но, с другой стороны, о Боге, точнее о Его Сыне, говорил рыжий поэт…
Г. запутался. Размышления на подобные темы у него не получались. Пожалуйста: вот дверь, вот ключ – если ключа нет, зачем без пользы трепать языками, нужно искать ключ. Что за особенность многих людей заменять дела словами?..
А бородач захохотал. Громко и от души. Он свалился (наконец-то!) на пол, слезы смеха лились из его глаз.
— Д-д-дебилы, чессное слово! – только и смог выдавить он из себя.
Все в комнате замолчали в растерянности, а он уже сидел на окне и вытирал слезы рукавом. От него ждали слов, но он ни с того ни с сего закрыл глаза, словно стараясь успокоиться, и, вздохнув, вроде задремал.
Г. было ужасно стыдно за себя, за людей в комнате. Мы бросаемся за любым пророком, подчас даже не зная, пророк ли он, и существуют ли пророки вообще – нас учат этому легенды. Однако если пророчество не сбывается, пророка забывают. А это правильно? Вдруг предсказание не сбылось, потому что его услышали. Что же такого рассказал бородач, что все подумали, будто он… кто-то? Рассказ о спятившем неудачнике или поставленная с ног на голову библейская история о Савле? Когда долго находишься в одном месте, начинаешь замечать всякую мелочь и наделять ее мистической силой, чтобы суеверно изучать потом…
Какие, интересно, мысли у старика и поэта – они в этой комнате давно. Г. посмотрел украдкой на рыжего. Тот сидел на стуле, выпрямив спину, и глядел перед собой, взгляд его был отсутствующим. Старичок сидел, обхватив голову руками – портфель лежал на его коленях.
Наступило уныние. Они молчали, глубоко задумавшись, лишь бородатый провокатор беззаботно сопел на окне. Время остановилось. Представлялось, что пространство комнаты находится в другом кирпичном пространстве-ящике, а оно, в свою очередь, вложено еще в одно побольше… При таком строении мира легко вообразить существование Некто вне этих коробок, по собственному разумению открывающего двери и закрывающего их. Некто, например, может находиться и за этой дверью – он видит нас с помощью своего многомерного зрения, и лишь выдержавшие какие-то неисповедимые испытания пройдет к нему. Но если нет никакого испытания, что если Тому, Кто за Дверью вообще наплевать на страждущих у порогов его? Такая идея оправдывает существование силы и делает ее стихийно равнодушной. И тогда все становится проще: открой дверь сам, а какую дверь открыть – опять решать тебе. На мгновенье Г. представил, как отворяется дверь, а там, за порогом, черная безликая пустота, растворяющая в себе все сущее…
От неприятных мыслей отвлек Вольный Поэт. В его глазах виднелось отчаяние. Две силы боролись внутри него. Тихим голосом он вдруг стал рассказывать продолжение…

… Явился Дьявол: просто один из присутствующих почернел, и в небесах запахло серой. Все вскочили в ужасе и смятении. Михаил сжал рукоять меча и надменно спросил: что происходит? Враг Всего Сущего усмехнулся:
— Где сомненья, там и я! – он посмотрел в сторону Сына Бога.
Тот медленно поднялся и сказал:
— Трюки твои дешевые, а наглость великая, Падший. Здесь тебе не место. Зачем ты оскверняешь своим присутствием мой дом? – грозно звучали слова его.
— А было ли тебе больно, малыш? – лукаво поинтересовался Дьявол, — ты чувствовал, как холодное железо входит в твое тело, как ненависть окружающих жжет твое сердце, как рок разрывает твою душу.
— Не твое дело, Враг! – гордо отвечал Сын Бога. – Сгинь! Или тебя выпроводить как обычно, с позором?
Падший не дрогнул, хотя все понимали, каких усилий стоило ему находиться в чертогах святости. Он вдруг произнес чистым светлым голосом, и находящиеся в зале замерли, услышав эхо звуков рождения мира:
— Не ты ли сам сотворил эту боль?.. – тут Михаил грубо прервал его, он взмахнул мечом, и голова темного ангела слетела на пол, забрызгав черной кровью одежды пирующих. Потом тело задымилось и исчезло – лишь пятна на мраморных плитах напоминали о произошедшем…

Вольный Поэт запнулся. Неожиданно для всех он встал и двумя шагами пересек комнату. Остановился перед дверью с напряженной улыбкой. Он толкнул дверь рукой – нет, не толкнул – просто коснулся ладонью.
— Я шел к этой двери много лет, — сказал он старичку, который, раскрыв рот, смотрел на него, — и я не верил в нее. Я шел сюда, чтобы доказать обратное. И сейчас я начинаю понимать, что, в сущности, это было глупостью. Я не могу начать сначала, и не буду лицемерить, говорить, что, если бы представилась возможность родиться заново, я бы прошел свой путь также. Для меня дверь открыта, я уверен в этом, но то, что я ожидаю по ту сторону, совсем не там. Я…
Он медленно попятился от двери. Кривая улыбка блуждала на его лице.
— Я не хочу быть рядом, как… некоторые. Вы открыли мне глаза! — обратился Поэт к бородачу, — спасибо.
Рыжий резко повернулся и открыл противоположную дверь. Дверь назад.
— Это моя Судьба! – и он вышел. Дверь мягко захлопнулась.

Больше всех удивленным выглядел бородач. Он слез с подоконника, сел на стул Поэта, достал трубку и начал раскуривать ее от зажигалки. У него это никак не получалось – в конце концов, он сказал, бросив свое занятие:
— Ну, дает, — голос у него слегка дрожал, — поэтишка наш. С чего себя так повести? – неподдельное удивление слышалось в его голосе.
— Кто-то рассказывает дурацкие истории, — съязвил старичок.
Г. задумчиво смотрел в окно. Хоть бородач и слез с подоконника, светлее в комнате не стало, а кирпичная стена за стеклом словно приблизилась.
— Что за история с болью? – спросил Г.
— Легенда о войне на небесах, — объяснил бородатый, — о том, как Бог и его сын подарили восставшим ангелам боль, чтобы те проиграли в битве бессмертных.
— Откуда у вас такие знания? – поинтересовался Г.
— Библиотечка атеиста,- улыбнулся бородач, то ли он пошутил, то ли нет.

Может, прав Вольный Поэт, думал Г., может, лишь постоянное бегство – смысл существования, вперед бежать нельзя — значит, назад? Например, под лозунгом «назад к истокам». Путь, позволяющий избежать Истины или, если мягко выразиться, «обогнуть Истину». Кто сказал, что пути назад нет, потому что этого быть не может? Да и вообще, что есть Истина?..
Г. вздрогнул. Нет, я не могу обманывать себя, но и не могу постичь эту безвыходность.
В это время старичок яростно критиковал бородатого за его безнравственность.
— Вы не понимаете важность момента! Кто вы такой? Почему вы так беспечны?
Бородач восторженно смотрел на старичка.
— Вы играете людскими чувствами, молодой человек, и это ребячество. Зачем? Людей можно презирать и даже нужно, но оскорблять… Я вам скажу, что за этой дверью – там ничего нет! Никакого Разума и никакого Хаоса. По ту сторону сидим мы и ждем, когда эта чертова дверь откроется. И я выше этого, как бы я не был вам неприятен. Я выше, несмотря на очевидность отсутствия выхода…
Старичок задыхался, а потом вдруг откинулся на спинку стула и застыл.
— Отключился! – Бородач подошел к нему, проверил пульс. – Жив наш гипербореец, — сказал он взволнованному Г., — вот как бывает от перевозбуждения, так и инфаркт заработать можно.
Он взял портфель старичка и достал из кармашка какой-то пузырек с лекарством. Прочитав надпись на наклейке, бородач влил несколько капель старичку в рот. Тот закашлялся, открыл глаза, удивленно обвел комнату, а потом притих. Портфель упал на пол, и из него вывалились какие-то бумаги. Г. принялся их подбирать. Это были какие-то счета, накладные, графики. На одном листе с таблицами, на его обратной стороне он увидел текст, написанный скупым корявым почерком, тем же, что и на остальных подписанных бумагах.
— Что там? – спросил Бородач, увидев странное выражение лица Г.
Г. начал читать вслух. Удивление его росло.

… и явился Дьявол. Нет, не сам, а его проекция, но это все равно было чудовищное богохульство со времен Изгнания. Он вежливо поздоровался с Михаилом, как с братом, а затем обратился к стоящему на коленях Сыну Бога:
— А ведь твой отец знал, куда ты идешь.
Дальнейшая ересь была грубо прервана Михаилом – ангел возмездия светился яростью, он не мог терпеть таких слов почти в центре Небес, он был возмущен наглостью Падшего:
— Прочь, искуситель! – взревел Михаил, и меч заполыхал красным огнем в его руках, — как ты осмелился, ничтожный червь подземелий явиться сюда и говорить такие речи?
Дьявол, однако, был доволен.
— Ухожу! – заявил он противным голосом, образ его стал таять, превращаться в дымок. Но лицо Сына Бога, искривленное судорогой, прояснилось.
— Стой, Князь Тьмы, я хочу говорить с тобой, я желаю ответить тебе.
Если бы Михаил мог побледнеть, то он бы побледнел бы от ужаса. Падший снова воплотился в зале, чувствуя себя, как в старые добрые времена, змеем на древе истины.
— Это Отец послал меня, ты прав, — спокойно сказал Сын Бога.
— Ибо так любил он мир, — пропел голосом клирика Падший.
— Он знал, что меня ждет.
— Я про то же толкую, — Князь Тьмы многозначительно хихикнул.
— И я многому научился, многое понял, и знаешь, — сказал Сын Бога, не давая раскрыть рот оппоненту, — если нужно, если я что-то все-таки не понял, я готов повторить это… я готов умереть сотни раз…
Падший  Ангел с подозрением всмотрелся в глаза Сына Бога, спрашивая себя, не шутит ли тот, хотя Боги не умеют шутить. Слова Сына были искренними, неужели он получает удовольствие от самобичевания, как те людишки внизу в одеяниях монахов, преследуемые собственными страстями.
— Но ты не поймешь, Враг мой, ибо тебе не суждено умереть, ты не знаешь, что такое смерть. Ты хотел опять поколебать мою веру в Отца, склонить меня к сомнениям, а мы просто говорим о разном.
Дьявол растерялся – что-то дошло до него, какая-то мысль очень неприятная и тревожная.
— Я иду с тобой, вниз — улыбнулся Сын Бога победно, — смерть это я, а не ты!

Рукопись скорее оборвалась, чем закончилась. Странные идеи были в ней, непонятные, противоречащие…
«Они все сумасшедшие», — в который раз подумал Г. Бородач выглядел довольным, словно услышал радостную весть.
— Ай да старичок! – воскликнул он.
Мир рушился. Падал вниз или вверх – разницы не было. Все шло к одному. Г. начал кружить по комнате. Идиотское место. Как я сюда вообще попал? Идеи витают в воздухе – эта фраза окончательно вывела Г. из себя. Он увидел вазу на столике. «Что за уродство?» – схватил ее и хотел разбить о стену, но более безумная мысль пришла в голову.
Бородач с интересом смотрел на него. Г. со всей силы бросил вазу в окно. Стекло звонко осыпалось осколками, а ваза пролетела дальше и, отскочив от кирпичной стены, упала на землю.
«Не разбилась!» – с горечью подумал Г.
— Я ухожу! – сказал он бородатому и полез в окно. Все-таки эта стена должна иметь углы – там будет если не выход, то хотя бы поворот.
Бородач почесал затылок. На лице его было недоумение. Хмыкнув, он стал собирать осколки…

Он посмотрел на человека в углу. Тот постанывал во сне, прижимая к груди портфель. Становилось темно. Сумерки проникали в комнату через разбитое окно. Он в задумчивости подошел к двери, держа в зубах погасшую трубку. Постоял, потом то ли решился, то ли решил…